Неточные совпадения
— Но все же таки… но как же таки… как же запропастить себя
в деревне? Какое же общество может быть между мужичьем? Здесь все-таки на улице попадется навстречу генерал или князь. Захочешь — и сам
пройдешь мимо каких-нибудь публичных красивых
зданий, на Неву пойдешь взглянуть, а ведь там, что ни попадется, все это или мужик, или баба. За что ж себя осудить на невежество на всю жизнь свою?
Сам же он во всю жизнь свою не
ходил по другой улице, кроме той, которая вела к месту его службы, где не было никаких публичных красивых
зданий; не замечал никого из встречных, был ли он генерал или князь;
в глаза не знал прихотей, какие дразнят
в столицах людей, падких на невоздержанье, и даже отроду не был
в театре.
Прошло пять лет. Многое переменилось и на Выборгской стороне: пустая улица, ведущая к дому Пшеницыной, обстроилась дачами, между которыми возвышалось длинное, каменное, казенное
здание, мешавшее солнечным лучам весело бить
в стекла мирного приюта лени и спокойствия.
Несколько человек мужчин и женщин, большей частью с узелками, стояли тут на этом повороте к тюрьме, шагах
в ста от нее. Справа были невысокие деревянные строения, слева двухэтажный дом с какой-то вывеской. Само огромное каменное
здание тюрьмы было впереди, и к нему не подпускали посетителей. Часовой солдат с ружьем
ходил взад и вперед, строго окрикивая тех, которые хотели обойти его.
Когда Василия Голицына, по проискам врагов,
в числе которых был Троекуров,
сослали и секвестровали его имущество, Петр I подарил его дом грузинскому царевичу, потомки которого уже не жили
в доме, а сдавали его внаем под торговые
здания.
В 1871 году дом был продан какому-то купцу. Дворец превратился
в трущобу.
«Зерцало» было как бы средоточием жизни всего этого промозглого
здания, наполненного жалкими несчастливцами, вроде Крыжановского или Ляцковского. Когда нам
в неприсутственные часы удавалось проникать
в святилище уездного суда, то и мы с особой осторожностью
проходили мимо зерцала. Оно казалось нам какой-то волшебной скинией. Слово, неосторожно сказанное «при зерцале», было уже не простое слово. Оно влекло за собой серьезные последствия.
Анатомический театр представлял из себя длинное, одноэтажное темно-серое
здание, с белыми обрамками вокруг окон и дверей. Было
в самой внешности его что-то низкое, придавленное, уходящее
в землю, почти жуткое. Девушки одна за другой останавливались у ворот и робко
проходили через двор
в часовню, приютившуюся на другом конце двора,
в углу, окрашенную
в такой же темно-серый цвет с белыми обводами.
Я шел по проспекту особенно твердо и звонко — и мне казалось, так же шли все. Но вот перекресток, поворот за угол, и я вижу: все как-то странно, стороной огибают угол
здания — будто там
в стене прорвало какую-то трубу, брызжет холодная вода, и по тротуару нельзя
пройти.
Вместе с другими я отправился
в инженерную мастерскую. Это было низенькое каменное
здание, стоявшее на большом дворе, заваленном разными матерьялами. Тут была кузница, слесарня, столярная, малярная и проч. Аким Акимыч
ходил сюда и работал
в малярной, варил олифу, составлял краски и разделывал столы и мебель под орех.
Вымолвивши такую штуку, Митенька окончательно стал
в тупик и даже раскрыл рот.
Проходит несколько томительных минут, покуда Митенька наконец убеждается, что кончить как-нибудь все-таки надобно. На сей раз он решается «завершить
здание» посредством фигуры воззвания, поощрения или возбуждения.
— Сейчас согреемся! — утешил меня Иваныч, отворяя дверь
в низкое
здание кубочной, и через сени
прошли в страшно жаркую, с сухим жгучим воздухом палату.
Пройдя длинным коридором до самого конца
здания, они остановились, и Суета, постучав
в небольшую дверь, сказал вполголоса...
Как будто
в самом воздухе разлито нечто предостерегающее: «Смотри! только пикни! — и все эти основы, краеугольные камни и величественные
здания — все разлетится
в прах!» Или яснее: ежели ты скажешь правду, то непременно сквозь землю провалишься; ежели солжешь — может быть, время как-нибудь и
пройдет.
Он был с нами
в корпусе безотлучно. Никто не помнил такого случая, чтобы Перский оставил
здание, и один раз, когда его увидали с сопровождавшим его вестовым на тротуаре, — весь корпус пришел
в движение, и от одного кадета другому передавалось невероятное известие: «Михаил Степанович
прошел по улице!»
У церкви стоял, как и утром, городовой
в тулупе и огромных валенках. Все — и площадка, и
здание, и небо, было точь
в точь как и утром, и это возбуждало досаду. Все как будто нарочно лезло
в глаза, чтобы напомнить, что с того утреннего часа не
прошло и суток. Между тем, я знал про себя, что с тех пор
прошла целая вечность…
Тоска почти всегда находила на меня вечером; я чувствовал ее приближение и выбегал через заднее крыльцо на внутренний двор, куда могли
ходить все ученики для своих надобностей; иногда я прятался за колонну, иногда притаивался
в углу, который образовывался высоким крыльцом, выступавшим из средины
здания; иногда взбегал по лестнице наверх и садился
в углу сеней второго этажа, слабо освещаемом снизу висящим фонарем.
Слева и справа от лодки из черной воды поднялись какие-то
здания — баржи, неподвижные, мрачные и тоже черные. На одной из них двигался огонь, кто-то
ходил с фонарем. Море, гладя их бока, звучало просительно и глухо, а они отвечали ему эхом, гулким и холодным, точно спорили, не желая уступить ему
в чем-то.
Машинально я
прошел в дальний конец завода, где стояли домны, и опустился на низенькую скамеечку, приставленную к кирпичной стене какого-то
здания; вид раздавленного человека подействовал на нервы самым угнетающим образом.
Яша с блаженной улыбкой открыл крышку деревянного ящичка, на дне которого бойко совался из угла
в угол таракан-прусак; спрятав свои часы за пазуху, Яша взмахнул палкой и какой-то особенной бессмысленной походкой, какой
ходят только одни сумасшедшие, побрел
в здание фабрики, продолжая бормотать свою прежнюю фразу...
Гаврило Степаныч очень подробно развивал каждый раз при таких разговорах план перехода от ссудо-сберегательного товарищества к обществу потребителей, а от него к производительным артелям, которые
в далеком будущем должны окончательно вырвать заводского рабочего из рук «сестер», Фатевны и целой стаи подрядчиков, кулаков и прасолов; страховые артели на случай несчастья, сиротства, старости, увечья и прочих невзгод, среди которых
проходит жизнь рабочего, должны были венчать это будущее
здание.
Занятый своими мыслями, я незаметно спустился по улице под гору и очутился пред самой фабрикой,
в недра которой меня не только без всяких препятствий, но и даже с поклоном впустил низенький старичок-караульщик;
пройдя маленькую калитку, я очутился
в пределах громадной площади, с одной стороны отделенной высокой плотиной, а с трех других —
зданием заводской конторы, длинными амбарами, механической и дровосушными печами.
Потом он вышел из комнаты и несколько часов, не останавливаясь,
ходил своею быстрою и тяжелой походкой из конца
в конец всего
здания.
Что-то стучало
в дверь мельницы, так что гул
ходил по всему
зданию, отдаваясь во всех углах. Мельник подумал, уж не чертяка ли вернулся, — недаром шептался о чем-то с жидом, — и потому он зарылся с головой
в подушку.
На квадратном дворике по углам стоят четыре каменные башенки, старые, покрытые мхом, какие-то склизкие, точно оплеванные. Они примыкают вплоть ко внутренним углам четырехугольного
здания, и ход
в них — с коридоров.
Проходя по нашему коридору, я увидел дверь, ведущую, очевидно,
в одну из башенок, и наш Меркурий сказал мне, что это ход
в бывший карцер. Дверь была не заперта, и мы вошли.
Прошли две недели со дня моего заключения
в серые стены старого мрачного
здания, где вяло и монотонно катила свои тихие воды замкнутая институтская жизнь.
— Да уж лет тридцать
прошло с той поры, как его под стражей из Луповиц увезли. Я был тогда еще внове, только что удостоился принять рукоположение, — отвечал отец Прохор. — Но его хорошо помню — важный такой вид имел, а корабль у него не
в пример больше был теперешнего. И
в том корабле были все больше из благородных да из нашего брата, духовенства… А вот мы и приехали, — прибавил отец Прохор, указывая на огоньки и на белевшие
в полумраке
здания губернского города.
На краю города,
в стороне от шоссе, стоит грязное двухэтажное
здание с маленькими окнами
в решетках. Поздним вечером к железным воротам подкатил автомобиль, из него вышли двое военных и
прошли в контору.
В темной конторе чадила коптилка, вооруженные солдаты пили вино, пели песни.
Из-за них, конечно, больше и
ходили к нему и своими аплодисментами поддерживали эти проявления — нисколько,
в сущности, не крайнего — свободомыслия. Но
в аудитории Лабуле (она и теперь еще самая просторная во всем
здании) чувствовался всегда этот антибонапартовский либерализм
в его разных ступенях — от буржуазного конституционализма до республиканско-демократических идеалов.
И кто бы подумал, что настанет такой момент, когда его тело (
в звании товарища министра внутренних дел) вынесут из какого
здания? Из бывшего Третьего отделения, куда я
ходил когда-то
в театральную цензуру к И.А.Нордштрему.
Поступив на «камеральный» разряд, я стал
ходить на одни и те же лекции с юристами первого курса
в общие аудитории; а на специально камеральные лекции, по естественным наукам, —
в аудитории, где помещались музеи, и
в лабораторию, которая до сих пор еще
в том же надворном
здании, весьма запущенном, как и весь университет, судя по тому, как я нашел его
здания летом 1882 года, почти тридцать лет спустя.
Ему как бы не верилось, что он опять принят
в студенты, опять
в Москве, и будет
ходить в то
здание, откуда вышел пять минут назад, и может,
в конце года, приступить к государственному экзамену.
Изредка покажется монах, как привидение, весь
в черном, мерно и плавно
пройдет мимо и скроется куда-нибудь
в коридор
здания, но шаги его еще долго раздаются
в ушах, вторимые эхом.
В эту самую минуту среди замка вспыхнул огненный язык, который, казалось, хотел слизать ходившие над ним тучи; дробный, сухой треск разорвал воздух, повторился
в окрестности тысячными перекатами и наконец превратился
в глухой, продолжительный стон, подобный тому, когда ураган гулит океан, качая его
в своих объятиях; остров обхватило облако густого дыма, испещренного черными пятнами, представлявшими неясные образы людей, оружий, камней; земля задрожала; воды, закипев, отхлынули от берегов острова и, показав на миг дно свое, обрисовали около него вспененную окрайницу; по озеру начали
ходить белые косы; мост разлетелся — и вскоре, когда этот ад закрылся, на месте, где стояли замок, кирка, дом коменданта и прочие
здания, курились только груды щебня, разорванные стены и надломанные башни.
Опять очутился он у окна и стал смотреть
в ту сторону, где
здание, куда
ходит Надя и готовится к своим будущим триумфам красавицы актрисы, предназначенной к тому, чтобы привлекать к себе мужчин и отравлять их душу, как уже отравлен он — ее тайный жених.
Одно утешение, что все они, эти радетели церкви русской, ничего ей не сделают, потому что не равна их борьба: церковь неразорима, как
здание апостольское, а
в сих певнях дух
пройдет, и не познают они места своего.
И вдруг идет брат А. и, взяв меня под руку, повел с собою и привел к
зданию, для входа
в которое надо было
пройти по узкой доске.
Неужели и он,
в конце пятидесятых годов, когда из подростка-барчонка превратился
в студента, надел треуголку и воткнул
в портупею шпагу, любил этот город, этот университет, увлекался верой
в"возрождение"своего отечества,
ходил на сходки, бывавшие
в палисаднике позади
здания старого университета?